Сашин дневник из Одессы. День первый.

Двадцать пятое мая 2010 года.

Сегодня утром мы с мамой, папой и Димой поехали на вокзал. Это слово я почти выучил. И уж совершенно уверенно я выучился отвечать на вопрос «Куда мы едем?» — «На мóе”.

По свежепостроенному метромосту мы приехали на вокзал почти без пробок. На вокзал ещё пришла баба Юся, она принесла компот, пирожки с мясом и с капустой, огурцы, которыми я плююсь, и плавленный сыр Гауда, который мне тоже не понравился.

На паровозе мне в принципе ехать понравилось. Но только хотелось бы, чтобы верхняя полка была пошире и чтобы речек по пути было побольше.

В поезде я познакомился с дядей Колей, он со мной читал буквы, и вообще, он был хороший. Ещё у нас в купе был другой дядя, но он только спал.

Ещё в поезде ехал мальчик Артём (настоящий Артём, а то мама думает, что я всех ровесников называю «Тёма»), который был маленький и только ещё учился ходить. А ещё была девочка Даша, которая мне переломала все карандаши и вообще, весьма противная девчонка. Она меня дразнила, и толкалась, и щипала.

А потом мы приехали в город, который, мама сказала, называется Москва (я, правда, решил, что называется «сова», и называл его поэтому «ух-ух»). И мы немножко прошли пешком (точнее, меня несла мама, чтобы я не потерялся), а потом мы ехали на эскалаторе, а потом ехали на метро (это слово я тоже могу говорить). В метро мне очень понравилось, пожалуй, даже больше, чем в поезде.

А когда мы проезжали одну станцию, какая-то тётенька, похожая на доктора или на учительницу физики, сказала мне, чтобы я смотрел в окно. И я смотрел в окно, и мне понравилось. Там были красивые цветные витражи из стёклышек.

Александр Михайлович Гогин у памятника Александру Сергеевичу Пушкину в Одессе

А потом мы купили билет на аэроэкспресс, и пошли в него садиться. А поскольку на улице было холодно, то папа (а он был в майке) замерз и пошел в вагон и сел там. А мы с мамой не сели сразу, и сидели на лавочке на перроне. И я сразу увидел папу в окошке вагона и немножечко испугался, что он уедет без нас. И чуть не заплакал.

Мы в аэроэкспрессе ехали не очень долго, но я уже устал (хотя хорошо поспал в поезде часа два), и поэтому капризничал и шалил. И папа сердился.

После аэроэкспресса мы ещё ехали на автобусе и приехали в аэропорт Шереметьево. Аэропорт был большой и почти что пустой. Кажется, мне там понравилось тоже. По крайней мере, мне точно понравились игрушечные черепашки, в которые играла там одна девочка. Девочке было около семи, и она со мной не очень играла, но я не обиделся. Она тоже хорошая, как и дядя Коля. Хоть и убегала всё время от меня.

А ещё мы с папой в аэропорту раз десять проехали на эскалаторе. По-моему, я очень люблю эскалаторы.

А потом папа купил мне петушка на палочке. Точнее, он купил двух: чтобы меня в самолете не тошнило — одного, и чтобы не капризничал прямо сейчас — другого. Если б вы только знали, как я люблю всякие такие штуки! Палочку-то я сразу отгрыз, а потом раз, наверное, сто или ещё побольше доставал его изо рта, чтобы посмотреть, и никак не мог налюбоваться. Мама почему-то сердилась и не давала доставать петушка из-за щеки. И руки всё время влажной салфеткой вытирала.

Мамин чемодан оказался весить двадцать один килограмм, а папина сумка — только шесть. Правда, у папы ещё были тик-тик и объективы к ним.

Потом мы ещё немножко ехали на эскалаторе, потом мама показывала меня в окошко какой-то тёте, а потом я увидел, что папа уже стоит на той стороне, за заборчиком, и мне очень захотелось почему-то к папе. А заборчик не открывался, и я под ним переполз по-пластунски, и все очень смеялись и говорили, что я переполз через государственную границу. А я не совсем понял, почему смеялись, и решил ещё немножко поползать, но уже никто не смеялся.

А потом мы ещё посидели-посидели, я немножко шалил и орал. И вот ещё когда один раз я бежал мимо одного дяди и орал, он на меня очень внимательно посмотрел. Я остановился, подошел и залез на стул рядом с ним. И он меня спросил, как меня зовут, а я сказал, что зовут «Саша». А он сказал, что я пою гораздо громче, чем представляюсь. Не знаю, чего это он такое сказал.

А потом мы сели в самолёт, и у нас оказались все места в разных рядах самолёта. Но поскольку самолёт был почти наполовину пустой, мы потом сели с мамой на пустой ряд, а папа там остался, сзади.

Поскольку мы летели на Боинге, то я ни капельки не испугался. Мама даже говорила, что я не понял ничего. А я понял. Просто не испугался. Даже папа на Боинге не испугался.

Наш небольшой, но очень уютный домик на Французском бульваре.

Летели мы не очень долго, но вообще-то я должен был лечь спать ещё до того, как сели в самолёт. Поэтому я очень устал, и, когда выходили из самолёта, меня папа взял на ручки и в следующий раз опустил уже в кровать у тёти Оксаны.

А ещё с нами в самолёте летел Витас. Это такой певец.

На границе в арэропорту Одессы я уснул и в принципе не должен бы знать о том, что папе с мамой повезло с таможенным контролем — со мной спящим на руках их пропустили без очереди и без досмотра. А потом попался очень хороший таксист, который нас отвёз, созвонился с хозяйкой и вообще хорошо встретил. В нашем городе таких таксистов встретить очень сложно. Хотя дядя Боря говорит, что на Украине вообще народ приветливее и добрее нашего.

Папа с мамой ещё просили передать, что первое впечатление, ночное, от Одессы и от домика на Французском бульваре у них осталось самое-самое хорошее.

Вот, теперь уже двадцать шестое мая, час ночи по местному времени. Спокойной ночи.

0 — like it!